"Демо-версия для ангельского кофи-тайм" (Драма, PG-13. Герои: Памела, Уриель, Тесса)

[***Орден Падших***]

Работа была написана для конкурса "To be continued...", проводимого на сайте tv-supernatural.ru.
_____________________________________________

Название: "ДЕМО-ВЕРСИЯ ДЛЯ АНГЕЛЬСКОГО КОФИ-ТАЙМ"
Автор: KGB
Жанр: Ангст
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: описания смерти
Персонажи: Памэлла, Уриэль, Тэсса.
Дисклеймер: герои Крипке
Таймлайн: за 2 недели до событий, описанных в эпизоде 4.15
От автора: Все в мире имеет свою цену. Если вас нельзя купить дорого – за вас заплатят еще дороже, и все равно купят.

Куклу в коллекцию сделать несложно.
Выбрать соломы душистый пучок,
Дать представленья о верном и ложном,
Глазки ей вставить и носик-крючок.
Слева засунуть клок шелка помятый,
Тукнуть три раза – само застучит,
Дырку зашить и поставить заплату,
Верить, дышать и любить научить.
Куклу в коллекцию сделать несложно,
Место в коробке займет навсегда.
И подарить ее, грешную можно,
Только вопрос вот – кому и куда?

**********************

Черноволосая женщина, чуть улыбаясь, стояла у самого окна. Ее бледное лицо – красивое, спокойное – господи, где же она видела его? Такое знакомое… Глаза… Они как будто говорили ей: «Не бойся, все ведь хорошо! Все правильно! Так и должно быть! Пойдем! ОНИ ждут!»

Страшно, ой, как же страшно вот так, запросто, встать из своего тела (своего, родного, взлелеянного изнурительными часами на беговой дорожке, избалованного долькой молочного шоколада с фисташками и круасаном со сливочным кремом, тела, такого уютного, знакомого, родного!) Наверное, так чувствует себя птенец, которого безжалостный порыв ветра вышвырнул наружу из гнезда – зябко, мерзко… Но она умеет преодолеть такое вот саднящее чувство неуверенности – не в первый, но в последний раз в жизни. Встала. Закусив губу, оглянулась на тело.

Брюнетка ласково взяла ее за руку, холодные пальчики легко охватили запястье, вторая ладонь ободряюще погладила вмиг ссутулившиеся плечи: «Пойдем! Это же все – временно… Ну так как? М?» Глаза… Господи, сколько же доброты и сочувствия было в них… Она понимает, разделяет весь ужас и осознание того, что ты перестаешь быть. Просто так. Как скомканный лист бумаги, пожираемый пламенем, секунда – и ничего нет, только едва заметный налет пепла…
Тлен…
Прах к праху…

*** Двумя неделями ранее ***

Воздух – чудный, словно мороженое – тающий на кончике языка, хмельной, легкий… Как же хотелось сейчас плюнуть на все, отшвырнуть в сторону зонтик-трость – и помчаться аллеями, топая промокшими туфельками по лужам, поднимая брызги, словно ребенок. А еще… А еще сесть вон на ту лавочку, достать из сумки первый попавшийся рекламный проспект, сложить из него кораблик – как учил папа – и пустить в огромное плавание. А еще… Пойти в магазин игрушек, выбрать огромного плюшевого медведя и подарить грустной малышке, рисующей мелом на асфальте лицо отца, которого она никогда в жизни не видела. А потом… Потом, потом… Потом пойти в кафе на углу, заказать айриш-крим с «Бейлисом» и парой круасанов – и сидеть, наслаждаться каждым кусочком, забыв на время о калориях и режиме… Хм… Ну, кафе – еще куда ни шло, с остальным придется повременить. Хотя мишку она таки подарит, в следующий раз, когда будет время зайти в этот магазин и заставить-таки глупого пацана выбрать того медведя, которого она захочет, а не совать второсортную туфту, пользуясь… Так.. забудь… В кафе!
Столик – крохотный, едва вмещал двоих человек, но она сидела одна. Официант принес любимый айриш, щедро сдобренный порцией ликера, круасаны таяли во рту – нежные, теплые, она даже зажмурилась от удовольствия… И воздух… какой же чудный был воздух, пока не появился этот отвратительный запах – словно на дегустацию сомелье выставили кружку дешевого пива, отдающую рыбой и еще неизвестно чем. Стул напротив жалобно скрипнул, когда на него плюхнулся некто. Тонкий, кружевной – он не был рассчитан та вес такой туши. Оттого и жаловался первой посетительнице: лучше бы ты, мол, сидела одна – и мне спокойнее, да и тебе, видимо, приятнее.

Она поморщилась. Так и есть… Этот запашок узнает из тысячи. Неспешно открыла глаза. Грузный рослый мужчина с изъеденным угревой сыпью лицом насмешливо уставился на нее маслянистыми глазками.
- Ах, как романтично! Завтрак на двоих?
- Повылазило тебе, что ли? Или ты себя вторым считаешь?
- Ну-ну-ну, не груби! Кстати, может и мне тряхнуть стариной? – он ухмыльнулся, поднимая руку. Официант спешно подошел к странному человеку в черном костюме, который не вязался с его наружностью, как английское скаковое седло с могучей спиной шортгорнского быка.
- Ты так и не сказала. Рада меня видеть?
- Видеть – рада. Тебя – нет.
- Ты неисправима. Огромная лапа ловко подцепила хрупкую фарфоровую чашку ароматного кофе по-венски (и как не раздавил-то?). Мужчина нашарил слева блюдце, взял эклер, с сомнением взглянул на его размеры (достаточные для любого нормального человека), разом отправил в рот, отпил глоточек обжигающего напитка. Она смотрела на него – изучающе, спокойно, не позволяя себе ни единого лишнего взгляда, ни одной посторонней мысли. Не выдержав, подняла руку, сделала еще один заказ.
- Итак, мы надолго тут. Я уже это поняла. Что тебе нужно?
- Все достаточно просто. Во-первых, обрадовать. Через дне недели ты сможешь увидеть Кастиэля – и лично поблагодарить за все.
- Подробнее?
- Ты умрешь.
- Насмешил.
- Не думаю. Умрешь – и не уверен, что окажешься в раю. Знаешь ли, мы не слишком жалуем всяких магов, экстрасенсов, предсказателей и прочих. Хотя, для некоторых все-таки делаем исключения. Например, тех, кто соглашается нам помогать.
- Я тебе не верю.
- Зря. Но ты не переживай – умрешь достойно. Тебя не изнасилует маньяк в подворотне, перерезав на прощание глотку, не развезет по асфальту грузовик, отшвырнув мозги на ближайший фонарный столб. Ты даже не отравишься вот этими просроченными эклерами. Ты у нас будешь, - он запихнул в рот следующее пирожное, - героиней! Вот! Тебе споют посмертно оды, на могилу положат нежно любимые тобою белые розы, и каждый год в день смерти хлебнут за упокой души глоточек старой доброй «Белой Лошади». Заметь – покупать ее будут исключительно к этой печальной дате, ибо не осознают в должной мере: дарить себе лучшее нужно ежедневно.

К столику подошел официант, осторожно поставил крохотную белую чашечку «мокко-майлд». Едва сдерживаясь, она взяла блюдце, поднесла ближе божественный напиток, вдохнула тонкий, пряный аромат. Как он был красив! Легкое дрожание рук заставляло глубокую, багрово-черную муаровую гладь играть легкой рябью, от этого свет рисовал на жидкости причудливые серебряные картинки. Она сделала крохотный глоток, почти физически ощущая, как с каждой каплей приходит холодный, невероятный, не сравнимый ни с чем покой… Это же просто… покой… И возможность каждый день видеть кофе, наслаждаться его неповторимым дерзким ароматом. Вздохнув, женщина поставила чашку на стол и посмотрела на собеседника.
- Еще раз спрашиваю: чего вы хотите?
- Все просто. Ты их слышишь и чувствуешь. Не отрицай этого. Нам нужно найти всех, до единого. Мы с ними потолкуем, если найдем общий знаменатель – отпустим, нет – просто пустим, то есть в расход. В конце концов, ты ничего решать не будешь, твоя совесть останется чиста, а для них всегда будет присутствовать возможность выбора. Взамен ты обретешь возможность перейти прямиком в небесные чертоги и возродиться – заметь – в своем теле, но в другом месте и с другой «историей» - сугубо для того, чтобы не наводить на ненужные мысли ближайшее окружение. Мы делаем тебе воистину щедрое предложение, поверь! И заметь – почти ничего не требуем в ответ.
- То есть я должна буду просто выслеживать для вас…?
- Тссс! Да, именно этого я и хочу.
- Знаешь, я вот тут подумала… Ты прогуляться не хочешь? Куда-нибудь подальше, не знаю – в ад, рай, Антарктиду, м? Свали. И дай мне напоследок насладиться кофе. Умру – так умру, порадуешься, а пока – не порть впечатление.
- Ожидаемый ответ. Тогда – маленькая экскурсия в места не столь отдаленные, демо-версия вечности. Ну что ты, я не садист, и длиться это будет недолго. В конце концов, тебе представится возможность познакомиться с этим милым местечком поближе. Вообще, я не имею права заранее дарить такие турпоходы, но, знаешь ли – мы с хозяином этой дачки, так сказать, дальние родственники, вот и выделяет он мне изредка комнатушки для важных гостей… Готова? Вуаля!

Вспышка… Яркая, невыносимо-белая, острая, словно пчелиное жало, впивающееся в зрачки…
Гул – нарастающий, глухой, словно тысячи барабанов выпивают шальную дробь…
Вихрь – эпицентр торнадо, смерч, способный поднять с земли, словно спичку, толстяка весом в 100 килограммов – она весит вполовину меньше! Ноги теряют опору, земля остается где-то внизу…
Вверх, вверх, еще, и - … Шум в ушах, и земля – родимая… Как же быстро она приближается!
Господи!

Красный цвет – такой яркий она видела только раз в жизни – в проклятый день, когда… Красный – всюду.
Огневой вихрь, взрывая небо, швырнул к ее ногам странную пылающую головешку. Она едва успела сделать шаг в сторону. На багровом песке, разинув рот в немом крике, лежала обугленная голова. Брезгливо сморщившись, чуть отклонилась – и…
Короткая вспышка, треск – отвратительный, словно стая крохотных тараканов тарахтит лапками по вертикали, падая на пол, группируясь и снова преодолевая силу земного притяжения. Адская боль, и вот уже она, визжа, изо всех сил рвет на себе черную кожаную куртку, пытаясь потушить пылающие локоны.
Волосы сгорели мигом – прежде, чем она успела что-либо понять. Со стоном стащив с головы дымящуюся куртку, она протянула руку, неуверенно коснулась воспалившейся вмиг кожи – и заорала от боли. Вместо привычной шелковистой шапки волос – волдыристая, болезненная корка, к которой не то, что прикоснуться нельзя – страшно даже шевельнуться… Сжав губы, она на миг подняла глаза вверх… Вовремя…

А дальше… Дальше время остановилось… Она бежала, утопая ногами в песке – горячем, вязком, отвратительно пахнущем горелой плотью, уворачиваясь от обугленных останков, которые сыпались откуда-то сверху, распространяя едкое зловоние, разбрасывая брызги искр. Ну уж нет… Старый трюк… Вот сейчас она только поднапряжется немного – и сразу все станет на свои места, она будет сидеть у столика, поглощая эклеры, запивая… Господи! Ноги, заплетаясь, несли ее вдоль узкой колеи, сплошь засыпанной сухими корягами… ей некогда было смотреть вниз, да и надо ли?

Шлеп, шлеп, шлеп – вязко, чавкающе падают вокруг пылающие куски тел… Некоторые их них еще сокращаются, не утратив последнюю ментальную связь с мозгом… может быть, уже упавшим на адскую дорогу в одной из обугленных голов…
Чвак… Чав… Чвак… Да беги же ты!
Чвак… чав…
Чав…

Наконец, адский ливень стал стихать… Все реже шлепались вокруг обрывки обугленной плоти… Она чуть снизила темп бега, задыхаясь, заливаясь потом, чувствуя, как гулко молотит в висках пульс, а сердце вырывается из груди. Раскаленный воздух с хрипом врывался в легкие, царапая, обжигая гортань, сухие губы моментально покрылись тонкой корочкой. Она попыталась облизать их языком, но даже это легкое прикосновение вызвало резкую боль – сожженная кожа сходила полосками, оставляя саднящие раны, на которых проступала сукровица.

Боль… Чудесно. Если больно – она есть, черт возьми, она существует… И эта боль… Ури, прости! Не верю! Да нет же ее! Нееет! Она почти прокричала неожиданную мысль сухим, изувеченным ртом, хохоча в безумном осознании того, что все это – просто игра! Игра ее воображения! Картинка, грубо замалеванная неумехой-художником, который даже пирожные ест неумело!
Эта боль? Нет ее! Ну нет! Она по-прежнему сидит в кафе, может – чуть заторможенно, но не более того! Это же мозг рисует ей все круги ада, подчиняясь грубому вторжению белой сущности, почерневшей от собственного эгоизма и самолюбия! Она злорадно выпрямилась, резко вытерла рукой изувеченные губы (боль словно отступила – ничего… даже рези от сдираемой кровавой корочки!)

- Уриэль! Сукин ты сын! Не получилось, да? Ну давай! Покажи, на что еще хватит твоей небогатой фантазии! – тишина…

Вязкая тишина, моментально охватившая весь алый мирок, заключивший в свои цепкие лапки ее сознание… Она остановилась, глядя вверх. На лице все еще играла ядовитая ухмылка, только вот глаза становились все серьезнее… Тоненькая змейка мурашек поползла по позвоночнику, поднялась выше – к лопаткам, заставив вздрогнуть, охватить руками хрупкое тело… Оглянулась… Вокруг – словно замерший кадр старой фотопленки… Даже огонь – замер, его язычки словно повисли в воздухе, запечатленные в едином пространстве хорошей кинокамерой. Она упрямо сжала губы, сглатывая мерзкий приторный комок слюны. Не дождется. Не будет она его боятся. Только не его.

Тишина… Она ненавидит тишину – с тех пор, как… Тишина – опасность. Она усвоила нехитрый урок за те дни, которые провела в темноте… Тишина – враг… Тишина – мерзкая, липкая… Тишина наступает… Закрывает, затягивает. Она против воли съежилась, ссутулилась, уши жадно впитывали звуки, которые, по идее, должны были сотнями окружать ее… Нет… Тишинааааа….
Это протяжное «а» рвалось наружу, а высвободившись – эхом отбилось от невидимых стен. Она упала на колени, обхватив руками обожженную голову, воя, стараясь хотя бы этим звуков разбавить отвратительное беззвучье, окружившее ее по воле… Сволочь! Ненавижууууууу!
Так, спокойно. Демо-версия, значит – выход есть. Ну же! Думай! Выходить отсюда поскорее, слышишь? (Господи! Как? Я не могу! Эта тишина меня сейчас доконает!) Выходить! И тогда… Я куплю тебе много-много пирожных – эклеров! Свежайших эклеров со сливочным кремом в земляничном сиропе!

- Да хоть и десяток! – отвратительная белозубая улыбка – перед самым ее носом… Мерзкая, ой, какая же она мерзкая… Хуже ТОЙ тишины! - С возвращением, кстати. Я уже допил третью чашку кофе и подумываю, не пройтись ли нам в парк? Там, по крайней мере, твое часовое сидение на лавочке не вызовет ни у кого излишнего интереса. Ну так как, идем?
Она встала, чувствуя, как ноги наполняются дикой, теплой слабостью – непослушные, мягкие… Они шли как бы сами по себе, тащили вперед измученное моральной пыткой тело… Он увидел, хотел взять ее под руку… Одернула, как от гремучей змеи… Ну уж нет – как-то сама. Шум – родной, такой необходимый, знакомый – машины, люди, птицы – словно потоки ключевой воды в измученный жаждой рот… Шуми же! Кричи! Что угодно – только не умолкай! Жадно впитывала каждый тон, каждую ноту жизни – то, что осталось ей, и значение коего она оценила в полной мере лишь сейчас, когда чуть было не потеряла…
Парк, старый знакомый, встретил ее воздухом со вкусом мороженого... Как же она соскучилась! Она не была тут всего 60 минут, а показалось – 60 лет... Скорее, упала, чем села на знакомлю лавочку... Рядом плюхнулась потная, отвратительная туша.
- Я так понимаю, мы можем возобновить беседу?
- Да иди ты! Дешевая старая стрелялка, «Трое суток в аду». Прости – не конает. Подобных картинок полным-полно в мозгу Дина. Насмотрелась, ей Богу. Нельзя, понимаю – но ничего не поделаешь – женское любопытство. Она слабо усмехнулась, глубоко вбирая в себя знакомые запахи и звуки… Звуки… На секунду ТО чувство вернулось, она содрогнулась, судорога свела глотку, перебив дыхание… Звуки… Хотя бы они у нее остались… Так жестоко… Но, если придется выбирать…
- Нет, Пэм, мы – не звери, - усмехнулся чернокожий, растянув в улыбке влажные красные губы, чуть отвисшие, мягкие, окруженные дряблыми серовато-черными щеками. - Мы не отнимем у тебя слух. Мы же ангелы. Он хрюкнул, пытаясь подавить зародыш смеха, но ей было достаточно и этого.
- Вы? Называйте себя, как хотите, только крылья ваши, видать, давно уже украшают охотничий кабинет нечистого. Поди, под наркозом друг другу ампутировали – чтобы без тревог и лишней боли.
- Жестоко. Но все-таки, мы не закончили. Я добрый, и потому показал тебе только бледную копию истинного места, ожидающего тебя через… - он посмотрел на стильный «Ролекс», украшавший волосатую, дряблую лапищу, - через 321 час… Знаково, правда? Три. Два. Один… Ап? Испугалась? Хохотнув, он раскинул руки на деревянной спинке, подставив лицо солнцу – холодному, чистому…
- Знаешь, если ты считаешь, что это способно заставить меня продаться вас с потрохами – вынуждена тебя огорчить. Я смирилась с потерей зрения. Могу смириться и с этим. Со всем, чем только можно. Ну вот не будет по вашем – я так говорю!
- Как хочешь… Жаль девочку…
- Девочку?
- Ах, да, совсем забыл… Твой племяш… Представляешь – пару минут назад свалился с приступом астмы, и снять не может никто… А, ну да, ты же ни во что не веришь… Ой, кстати, вот и его непутевая мамочка звонит, твоя очаровательная кузина. Ответишь?
- Лидия? Да… Как? Что ты говоришь? Да не хлипай ты! Толком скажи… Где? Лидия! Ало!
- Не тревожься, она просто потеряла сознание. Знаешь ли, ей сказали, что еще пару минут – и малыш станет овощем… Сама понимаешь – кислородное голодание, мозг и все такое…
Джонни… Господи… Нет! Крохотный Джонни, чьи тоненькие пальчики смело касались ее лица, гладили волосы, чьи хрупкие ручонки обнимали ее за шею… Она даже не почувствовала вспышки – так, слабый хлопок… Больница… Дешевенькая больница на окраине. Напротив – полутемный бокс, откуда выходит усталая, серая и безумно опустошенная женщина врач… Джонни… Памелла чувствует, как колени предательски дрожат… Спазм сжал все где-то под нижней челюстью в сплошной комок – ни глотнуть, ни слово сказать… Мелкая приторная дрожь нарастает внизу желудка, поднимается, захватывает грудь, руки… Она медленно, через силу делает шаг, второй… В голове какое-то дикое, страшное отупение. Пальцы словно надуты гелем – непослушные, никак не хотят ни сжаться в кулаки, ни сцепиться в замок – соскальзывают… Липкие, холодные… Боже ты мой, как холодно-то… Да не может быть холодно… Что же я говорю такое, а… Шаг… Вот уже видно изголовье отвратительного аппарата, на котором мигают цветные огоньки… Трясти начинает сильнее… Слезы скапливаются против воли в уголках глаз, першит в горле… Шаг… Еще…
В полутемном боксе стоит кровать… на ней нет никого? Как.. постойте… тельце… крохотное щуплое тельце, которое кажется еще меньше на огромной кровати. Его почти и не видно из-под ужасающе-белой простыни… Слезу текут из глаз – но она не чувствует ничего – только безумный холод этой страшной кровати… и комнаты… и чавкающего аппарата… Подходит к изголовию… Льняные волосенки, осунувшийся носишко да запавшие глазницы – огромные, такие же огромные на крохотном веснушчатом личике… Она протягивает руку, касается щеки ребенка – и одергивает… Лицо малыша холодное – как железо кровати, как ее руки, как…. Неожиданно ребенок открывает глаза. Слабая улыбка расползается по измученному личику… Господи! Он видит ее… живой… Она падает на колени около кровати, слезы текут по лицу, в груди горячо-горячо… губы касаются холодного лобика ребенка, дрожат, и… вкус соли… И она сидит на полу, около казенной кровати, уткнувшись губами в мягкие рыжевато-льняные волосы.
Звук сигнализации – как нож в спину… Резко подняв голову, она с ужасом видит, как мальчик судорожно пытается схватить ртом воздух, хотя трубка введена в горло чуть ниже кадыка… Аппарат натужно гудит, щелкают какие-то датчики, и она отчетливо видит, как в трубке туда-назад перекатывается шарик сукровицы, перекрывая тоненький канал, обеспечивающий подачу воздуха в легкие. Она вскакивает, бросается к аппарату, ноги подкашиваются… Шлепается на пол, ползет к кровати, на которой бьется в судорогах единственная ниточка, которая все еще держит ее на бренной земле… Ее Джонни, малыш, которого она держала на руках в первый день жизни, которого кормила и пеленала, пока Лидия лежала в больнице, ездила в поисках работы, квартиры и няньки, кроха, который произнес своей самое первое слово у нее на глазах… Не «мама», нет! «Пэм»! Она кричит – до хрипа, срывая голос, воя, как раненое животное – а перед глазами мечутся медсестры, и серая женщина – врач сухо отдает команды, переключая какие-то показатели, держа руку там, где неуверенно, тоненько бьется слабая ниточка пульса. Крики, грохот, звон металла…
Отчаянный вопль Лидии, бьющейся в руках санитара у самого входа в палату…
Хрип. Отчаянный хрип пятилетнего мальчишки, только начавшего жить, который изо всех сил пытается удержаться за тоненький канат, который расползается у него в руках, словно валик сладкой ваты…
Тишина… Та же ненавистная тишина – только в сто раз хуже, страшнее, гаже! Она поднимает голову. Кожа словно застыла – и каждое движение дается с трудом – болезненно, заторможенно. Встает – так медленно, как никогда в жизни. Она не хочет видеть этого, не может – и знает, что должна… Иначе… Она ни за что не поверит… Не в это… Только не в это… Простынь – мерзкая какая, белая… и под ней что-то непонятное, твердое, застывшее. Она просто стоит около кровати – и смотрит. На то, что минуту назад было ее Джонни… На пучок рыжеватых волос, торчащих из-под натянутой простыни… Это так похоже… на выстрел – в самое сердце, когда ждешь боли, а нет уже ничего – ни мира, ни людей, ни неба – НИЧЕГО. Даже тишины! Даже проклятой, осточертевшей тишины – есть только глухой, мычащий звук, который извергает сухой, вымученный рот. Она стоит, тупо глядя в одну точку, раскачиваясь на полусогнутых ногах, обхватив себя руками – и воет, как собака, которую заживо тянет в воду камень, крепко-накрепко привязанный к шее…

- Ну так как? – голос, словно сквозь туман, лезет в ее мозг, убитый, раздавленный, обескровленный…
- Что? – не понимая, что от нее хотят, не соображая ровным счетом ничего, разом забывшая все имена, названия, даты, отрекшаяся от всех звуков, ненавидящая людей, машины, парк, воздух…
- Ну так как? – спокойно, деловито…
- Я согласна. Язык сухой, он с трудом отлипает от неба, пытается провести по заскорузлым губам…
- Согласна?
- Согласна… Аппарат у изголовья щелкнул, пикнул, словно по волшебству, пробежала линия на дисплее, прорисовав красную искорку, четче, сильнее… Всплеск… Доктор, застывшая в дверях, медсестра, выронившая судно со шприцами… Всплеск – и хрип, перерастающий в яркий, отчетливый вдох…

**** - *****
«Пойдем! Это же все – временно… Ну так как?» Да как теперь? Она понимает, выбор сделан 321 час тому… Как отсчет… Три… Два… Один... Просто так. Как скомканный лист бумаги, пожираемый пламенем, секунда – и ничего нет, только едва заметный налет пепла… Тесса участливо кивнула, перевела взгляд на окно. Там, в полной тишине, стоял, прислонившись к холодной стене дома, невысокий черноволосый мужчина. Он посмотрел прямо в глаза жреца – и чуть заметно шевельнул ресницами, – «Да...» Две женских фигуры, хрупких, как тени, выскользнули сквозь тонкую щель двери.
- Здравствуй… Он знал, что ты не хочешь его видеть.
- Тебя тоже…
- Прости… Пойдем?
- Да, сегодня нам еще многое предстоит утрясти…

@темы: *KGB*, Работа конкурса "To be continued..." (tv-supernatural.ru), Драма, Фанфикшен