"Веретено" (Цикл новелл "Хранители")

[***Орден Падших***]

Название: «ВЕРЕТЕНО »
Автор: KGBистско – Zl”ой дуэт, резиденты Ордена Падших.
Арт: KGB
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Герои: Эдвард, Люси.
Дисклеймер: оригинальные персонажи.
Музыка: Within Temptation – “Forgiven”
По мотивам стихотворения Zlaya «Веретено»

От автора: KGB: "Каждый стакан имеет свое ограниченное число капель. Если капель станет больше - либо выплеснутся капли, либо лопнет стакан, особенно - на морозе"
Zlaya: Рождённый быть повешенным, не утонет

Статус: закончен

Продолжение и окончание в комментариях под катом

Ты вверен был совсем малюткой,
И я тебя, храня, несла...
Бессчётно много раз с отвеса
Твою я душу увела,

Держала в теле, крик глотая,
Молила, чтоб боролся ты.
А ты... спасаясь, вновь бросался
К соблазну новой высоты.

*

Эд впервые узнал, что красив, в четыре года. Тогда, после детской ссоры между ним, сестрой и соседским Гартом, мать последнего, разнимая драчунов и вытирая распухшие носы, проговорила, с улыбкой протягивая ему любимый рогалик с сырной начинкой:

- Ну разве можно плакать такому красивому мальчику?

Это слово понравилось глазастому крохе, тем более – впоследствии оно стало звучать все чаще и чаще. К десяти годам Эд бессовестно пользовался своей более чем яркой внешностью. Он списывал у отличниц, угощался пирожными, приносимыми специально для него безнадежно влюбленными некрасивыми двоечницами и целовал в раздевалке двоечниц красивых. Собственно, потому школа и не была для него испытанием. Подчас даже самые суровые учителя таяли под необычайно выразительным взглядом глубоких чайных глаз. Эд был звездой – и осознавал это в полной мере.

Родители Эда тоже души не чаяли в младшем сыне, отдавая ему себя без остатка. Эд одевался в модных магазинах, бывал на всех молодежных курортах и первым в своем классе стал обладателем новенькой серебристо-черной «Ямахи».

Эд никогда не задумывался над тем, что старшая сестра третий год просила купить подержанную машину, чтобы добираться в колледж, что ей пришлось сняться с соревнований в силу того, что родители не смогли оплатить вступительный взнос, и, в конце концов, она вынуждена была еще с 9 класса подрабатывать няней, чтобы купить модные вещицы. Красавчик воспринимал везение как само собой разумеющийся факт. Собственно, зачем невзрачной рыженькой Эмми новая кожаная куртка? Ну что она хочет показать? Тоненькие кривые ножки? Нет. Красивые вещи должны украшать не менее красивого носителя. Этот факт не только тешил самолюбие Эда – он стал его жизненным девизом. Ну разве не приятно осознавать, что каждая девушка на улице сворачивает шею, гладя в твою сторону, что однокурсницы готовы в лепешку разбиться, лишь бы тебе угодить, дамы в летах многозначительно поигрывают дорогими побрякушками на шее, а старушки закатывают глаза, будучи на грани желания продать дьяволу душу – только бы сбросить десятков пять годков.

Друзей у Эда было много. В основном – по причине все той же яркой внешности, ведь быть в его компании уже само по себе являлось престижным, а уж если еще и приехать на роскошной «Ямахе»… Дорожил ли он друзьями? Смешно. Никогда и ни за что. Пусть лучше они им дорожат – как дорожат предметом роскоши, вызывающе-красивым, рейтинговым. Эд любил бросать вызов всем и вся – и выигрывал. Бросал он вызов и судьбе. Впрочем, все пять случаев, которые давным-давно закончились бы для любого другого фатально, странным образом выворачивались в положительную плоскость.

В первый раз судьба бросила Эду перчатку, когда он в восемь лет завел отцовскую машину и поехал «покататься». Автомобиль, разогнавшись на спуске, потерял управление, перекувыркнулся в воздухе и грохнулся на крышу в кучу опилок, громоздившуюся около деревоперерабатывающего комбината. Перепуганный мальчишка, пристегнутый ремнями, отделался нагоняем от отца, истерикой матери и крохотной царапиной на локте. Странно – но и машина обошлась несколькими вмятинами на крыше.

Второй случай произошел через пару лет, когда Эд на спор перебегал двор соседа, где обитал свирепый малинуа. Когда мальчишка несся вприпрыжку через клумбы мистера Гейбла, кобелина с утробным рыком сиганул на него с крыльца дома, где обычно почивал после обеда. Непонятным образом, собака запуталась в леске, обвязанной вокруг клумбы для отпугивания птиц, перевернулась в воздухе и шлепнулась на спину. За это время отчаянный мальчишка уже с хохотом вскарабкался на забор и сидел, наблюдая за беснующимся зверем.

Третий раз ситуация нарисовалась куда серьезнее. Эт устроил гонки с главой местной банды, промышлявшей угоном дорогих мотоциклов. Две краденые машины разобрали вслепую, без проверки, и помчались по улицам ночного пригорода. Тормоза в мотоцикле Эда оказались неисправны. Рев мотора скоро слился с вихрем в ушах гонщика, но только до тех пор, пока трасса перед носом была сравнительно чистой. Но стоило обоим парням выехать на загородную дорогу, как Эда занесло, вышвырнуло с бугристого покрытия на мокрую обочину, откуда мотоцикл съехал в озеро. Испуганный, захлебывающийся подросток и на этот раз обыграл даму в белом. Он выжил. Тогда отец с матерью до утра увещевали его, грозили, кричали, мать плакала. Но наступило утро, взошло солнце, и жизнь пошла своим чередом.

Четвертый случай произошел уже в колледже, когда Эд, изрядно перебрав, не рассчитал дозу. Рев скорой, странные расплывчатые белые лица, крик, какая-то отвратительная горечь во рту – и темнота. Придя в себя через неделю, он увидел на кровати заплаканное лицо Эми, а в кресле напротив сидела странная старуха… Присмотревшись, он с ужасом узнал в ней мать. За эти семь дней она похудела, как минимум, вдвое, осунулась, поседела, а под глазами залегли глубокие тени. Тот случай произвел на мальчишку отвратительное впечатление, и на год он затих. Но только на год. До тех пор, пока не пришла пора первой мальчишеской любви.

Объектом своего обожания Эд выбрал француженку Жани, учившуюся курсом старше. Но девушка никак не реагировала на ухаживания красавчика. Жани безнадежно любила местного тренера и никого не замечала вокруг. После двух недель назойливых ухаживаний, Эд, наконец, уговорил красотку прокатиться на мотоцикле. Согласившись, девушка, по мнению красавчика, подписала письменное разрешение на все без исключения вольности. Впрочем, Жани была умна. Она достаточно быстро сообразила, куда везет ее колледжевский дон-жуан, ловко пережала тормоз, слетела с мотоцикла и ушла в ночь. Тогда – чтобы насолить обнаглевшей красотке и доказать свою неповторимость, Эд впервые попытался покончить с собой.

Скупив в аптеке пять наименований препаратов, он приехал в общежитие колледжа, закрылся в комнате и выпил все разом. По странному стечению обстоятельств, аптекарь впервые в жизни перепутал наименования, и среди прочих препаратов дал три упаковки сильнодействующего слабительного. Это и спасло ситуацию. Эд выжил.

Выжил, а я вот-вот готова была поседеть, как его мать тогда… Эта женщина была удивительна, казалась мне сущим ангелом, вот только её чрезмерная, почти слепая любовь к сыну вела с ним недобрые игры. Но разве могла я вмешиваться в воспитание? Мой долг иной.

Эдвард был слишком самовлюблен, слишком самоуверен. Поэтому-то он и нёсся, очертя голову, навстречу безрассудствам, которые, в лучшем случае, грозили переломом руки, в худшем – шеи. Я помню каждую его выходку, в результате которой вынуждена была опрометью нестись к нему, и кружить-кружить, чтобы, не дай Бог…

Вы думаете, ваш ангел-хранитель всегда с вами, во всякую секунду вашего существования? Нет, это не так. Вы находитесь под его неусыпным контролем, но это не значит, что его единственное место обитания – ваше правое плечо. Надо сказать, людские истории про чёрта и ангела за правым и левым плечами – сущий вздор. Мы и они всегда за спиной, и всё равно с какой стороны. Мы просто есть, мы ведём, а они – толкают. Мы поднимаем, а они снова ставят подножку. И так изо дня в день, но вот только всё же большую часть вы, люди, идёте сами по себе, а ваши хранители лишь следят за тем, чтобы у вас появлялись силы встать на ноги после неверного шага. И – если надо – мы несём вас на руках.

Мы чувствуем вас и видим с высоты небес, где наш дом, в котором мы набираемся сил. Вы вечно куда-то спешите, и, увы, крылатым неизвестно, что ждёт вас за первым поворотом за угол какого-нибудь супермаркета, а поэтому мы всегда на чеку, готовые, чуть что, раскинуть крылья и броситься к вам на помощь. Сколько раз мне доводилось, теряя перья, нестись к земле, чтобы отвести от Эдварда беду. И, надо сказать, я всегда успевала вовремя, даже если проделка приходила в голову моему подопечному за долю секунды. Признаюсь, он всегда был щедр на изобретательность… А я спасала.

Спасала.

Да, видимо, немало суждено пройти веков для того, чтобы из моей памяти истёрся тот случай с передозировкой какой-то дряни…Дурак, прости меня Боже, но какой же этот мальчишка дурак. Впрочем, мало ли таких?.. Потом, когда врачи сделали своё дело, вернули вялое тело, в котором я чудом удержала душу, к жизни, я сидела у постели Эдварда вместе с его родными, уставшая и разбитая, и думала… Думала о том, сколько вот таких глупых пареньков не было спасено… И в тот момент, когда он пришёл в сознание, впервые за много дней, мне хотелось кричать: «Ну неужели твоя жизнь такая длинная, чтобы настолько рисковать ею?!» Хотелось трясти его за плечи и кричать, до хрипоты. Да разве так что-то докажешь? Что бы ни происходило, я должна была спасать, покуда хватало сил, ибо только Отец знал, сколько времени было отведено каждому из его смертных детей…

История с передозировкой ничему не научила Эдварда. Появилась Жани, и парню снова снесло, как выражались в его компании, крышу. Девушка не ответила ему взаимностью, и тогда он отправился в аптеку. Я оказалась там раньше. Ничего страшного не произошло, но этот случай, я должна признать, напугал меня до глубины души, заставив содрогаться всякий раз, когда я слышала его сдавленный стон из-за двери в уборную. Одно дело испытать судьбу, стремясь доказать свою удаль, и идти на риск, зная, что кривая всё же выведет, нитка жизни, наматываемая на веретено, окажется прочной, но другое дело – стремиться оборвать её.

Этот случай навсегда изменил нашу с Эдвардом жизнь. До той поры он не подозревал о моём существовании, а после… после он узнал обо мне. Не знаю, почему это произошло, очевидно, Отец рассудил так, но… когда Эдвард вышел, серый и осунувшийся, из туалета, он определённо видел меня.

@темы: *KGB*, *Zlaya*, Цикл новелл "Хранители", Драма, Ориджинал

Comments

[***Орден Падших***]

Красный цвет – эхо боли и крови,
Только воздух зачем-то дрожит.
Только черного цвета поболе,
Он и в венах зачем-то бежит.

А вокруг безмятежные стены,
И по кругу спешит потолок.
Как же сине пульсируют вены…
И закрыта душа на замок.

И зеленая мутная кожа
В зазеркалье глядит, не дыша.
Только тело спасти – не поможет,
Ведь твоя истлевает душа…

Да, действительно видел. Я понимала это и с его слов, и читая его мысли. Эдвард был здорово не в себе, и не до конца осознавал, что произносится им вслух, а что нет.

«Бл… А таки перебрал… Или колеса, или еще что-то. Ух, какая же стена зеленая, или синяя, и по ней бабы бегают… Бабы? Тьфу… Нет, таки бегают… Так, и что это?»

Его взгляд сфокусировался на мне. Что я чувствовала в тот момент? Наверное, была поражена. Никто и никогда из моих подопечных не знал меня в лицо – лишь в самые критические минуты опасности я внезапно замечала в их глазах своё отражение, но что стало причиной «прозрения» Эдварда, понятия не имела, и только спустя время поняла это…

Парень похлопал себя по щекам, потёр глаза… А я сидела и молчала, судорожно соображая, как вести себя в сложившейся ситуации. Что я могла сказать? Я растерялась тогда.

«Нет, я согласен, чтобы меня увела на тот свет хрупкая блондинка с огромной грудью… Но это – бррр, увольте.»

Эдвард мотнул головой и слегка пошатнулся. Я сделала было порыв поддержать его, но он предупредительно выставил вперёд руки.

- Стоооп… Я… Эй, ты кто? Уставилась, как училка на первом курсе.. Ну, что тебе надо, а? Ты смотри, видон – точно монахиня, она бы еще платье до пят нацепила. Нет, конечно, ее бы подкрасить – ничего так, фигурка – самое оно…

«Что я несу? Я. Взрослый. Здоровый. (последнее под вопросом). Умный. Мужик. Хочу. Накрасить. Галлюцинацию. Нет, не пойдет.»
- Ну, чего молчишь? Что ты киваешь? Не видишь, плохо человеку? Нет, ты как хочешь – я пошел пить минералку…

Я слушала его в немом отчаянии. Нас учили находить способ разрешения любой проблемы, с какой бы угрозой мы, хранители, не сталкивались, оберегая вверенных. Но тогда – не знала, как быть… Подопечный стоял передо мной, и ничего, кроме очередного прилива рвоты, ему уже не грозило.

Эдвард ещё раз потёр глаза. Я не уходила, ибо не могла оставить его. Возможно, лучше было бы, если б он списал всё на галлюцинации... Но нет… Все это случилось неспроста, и неповторимое чутье только подтверждало печальную истину… Подопечный взъерошил волосы, подтянул сползшие спортивные штаны и направился нетвёрдой походкой к холодильнику.

«Фуууух, хорошо хоть – в холодильнике осталась бутылка с прошлой попойки. Так, и все-таки, что мы имеем. Что за дама у меня в коридоре? Неужели я был так невменяем, что привел с улицы незнакомую девицу, оставил в комнате и пошел травиться? Нет. Исключено.»

Я неуверенно проследовала за ним. Сейчас вспоминаю себя в тот день - и улыбаюсь… До чего ж я растерялась! Даже не заговорила с ним в первое время!

- Ага… Пришла. Ну, сама напросилась, - Эдвард поставил воду в сторону и протянул ко мне руки, - иди-ка, цыпуля, сюда, цыпа, цыпа…

Сколько раз доводилось мне слышать от него такие слова, произносимые в адрес знакомых девиц. И подобное начало разговора приводило отнюдь не к невинным беседам. Я отшатнулась и переместилась за его спину, легонько подтолкнула в сторону стула. Он резко развернулся, снова потеряв равновесие, но всё же устоял:

- Уф.. Так… Подожди. Ты чего? Ты это – не шути. Ану сейчас же появись снова. Нет, не смешно. Так, кто надо мной подшутил?

«Галограмма? Ну, тогда бы она не пришла сюда. Что? Думай, старик, варианты? Так, сделаем вид, что ничего не было. Это – так, дурь, последствия принятого фуфла (кстати, марочку и модификацию надо запомнить – колбасит в дело!)»

Мне оставалось только стиснуть зубы. Неужели нынешний случай ничему его не научил?! Я молила Отца дать мне достаточно сил, чтобы удержать его…

- Эй. Ты, как тебя там, иди сюда. Ты кто? Рассказывай – и проваливай. Я не в форме, и у нас по определению ничего не выйдет, - между тем продолжал Эдвард, продвигаясь в свою комнату. Там он сел диван и протянул ноги на журнальный столик.

Я была зла.
Злость несвойственна Ангелам, она порочит нас, но таковы уж издержки непростого ремесла. Слишком много времени проводим мы среди людей, отдавая последние силы, лишь бы защитить. Неважно, от чего: от шага на банановую кожуру или от очумевшего водителя, несущегося на запредельной скорости под красный свет светофора… Среди вас, людей, мы невольно подпадаем под ваше влияние. Можно сказать, очеловечиваемся немного, а это помогает лучше понимать вас и предупреждать некоторые из нелогичных, но совсем человеческих решений… Эх, если бы не некоторые, а все… Врочем, всему своё время, и рассказ мой продолжается.

Я выслушивала Эдварда, и гнев закипал во мне. Желая показать, что я -существо вполне разумное, а не плод его больной фантазии, я раскинула свои белые крылья.

- Что за… Сила! А еще раз? Слыш, ты… того – как это делаешь-то? Ну, чтобы крылья сзади были? Бл… Что за…. Хр… хррррррр…

Не так просто даны Ангелу крылья, чтобы летать, где захочется, или укрывать от ненастья вверенных нам. Часто мы используем их, чтобы дать покой, отдых, осеняя волшебным светом, которым наделил нас Отец.

Я устало прошла в кухню, едва не упав, опустилась на краешек стула. Если ещё за секунду до этого возникла мысль обратиться за разъяснениями к Старшим, то теперь не хотелось говорить. Не хотелось думать. Не хотелось даже жить. Не ради кого.

Мои подопечный валялся на диване, накачанный какой-то дрянью, которая не до конца из него вышла, и я понимала, что мало что изменится, даже если его способность видеть меня не исчезнет по утру.

[***Орден Падших***]

Способность не исчезла.

Эдвард проспал много часов, затем, наконец, протёр глаза. Я сидела перед ним на стуле, ожидая… сама не зная чего. Однако, время ожидания не прошло даром, и я успела подготовить какие-никакие слова, которые, как мне казалось, подходили для нашего случая…

Парень сел, и, прежде чем услышать снова его мысли по поводу того, кто я такая, я произнесла:

- Эдвард, послушай, ты не пьян. Ты действительно меня видишь. Ты действительно видишь… - тут я взмахнула крыльями, и брови Эдварда поползли вверх. Рот раскрылся в немом удивлении, но подопечный не остался сидеть с рыбьим лицом, и, прочистив горло, ответил:

- Чудесно. И кто ты? Ангел? Будешь махать возле меня крыльями и жужжать на ухо о богоугодной жизни? – он встал, прошёлся по комнате, посматривая на меня, и, очевидно, всё же надеялся, что я – видение, плод его разболевшейся фантазии.

- Я твой ангел-хранитель.
- Ангел? Хранитель? Замечательно. Сейчас проверим.

Он наскоро умылся и, ни сказав ни слова, отправился в гараж. Впрочем, воплотить свой замысел немедленно ему не удалось – на дворе была ночь, мотоцикл напрочь отказался заводиться, а нужных для починки деталей не оказалось.

Не солоно хлебавши, Эдвард вернулся в квартиру, и я – следом за ним. В тот момент я уже догадывалась, что подопечный хочет проверить – действительно ли я Хранитель, и планирует акцию проверки…

Эд был уверен в своей реакции. Всегда. Она не раз вытягивала его из передряг, позволяя вылезти из редкостного, как он любил выражаться, дерьма, не замочив ног.

В этот день он с утра был не в духе. Железный конь по-прежнему показывал норов, а мать дважды пыталась дозвониться к нему на мобильный. Бесполезно. Он отбивал вызовы, сопя у раскуроченной брюшины мотоцикла. Наконец, найдя огреху в электронике, он поднял айфон, набрал номер сервиса и сделал заказ. Через час привезли нужное оборудование, через два мертвый монстр привычно утробно рыкнул, через три Эд вернулся в дом и влез в холодильник в поисках съестного.

Традиционно, в холостяцком пищехранилище было негусто, пришлось ограничиться минимумом. Сложив в тарелку обнаруженные консервированные томаты, бекон, кусок сыра и булку, он влез с ногами в кресло, сунул в привод диск и уставился в экран телевизора. Парень и не заметил, как уснул.

Я всё это время предпочла большей частью скрываться где-нибудь неподалёку, а именно – вне пределов гаража и квартиры, лишь изредка появляясь и напоминая о своём присутствии.

Эдвард продрал глаза, когда в комнате было совсем темно. «Так, самое время для ночных развлечений!» Натягивая на ходу косуху, он схватил с тумбочки ключи и хлопнул дверью, бросив мне:
- Ну что, ангелок, трогаем!

Я выскочила за ним.
- Что ты собрался делать?

- Как что? Кататься! Я поразвлекаюсь, ты – поохраняешь. Всё при деле, а заодно проверим, как справляешься со своим заданием и насколько усердно сдуваешь с меня пылинки! Вот только я более чем уверен, что моя целая голова на плечах – моя заслуга, а не твои бдения.

***

Что ж ты делаешь? Оглянись!
Это жизнь! И так мало осталось...
Я прошу тебя, обернись!
Посмотри, что с тобою сталось...

Да, ты выжил сейчас. Я спасла.
Я свой долг никогда не нарушу -
Смерть костлявая мимо прошла...
Кто ж спасёт за тебя твою душу?

Ночь.
Скорость.
Мотоцикл.

Утробно, хищно заурчал мотор. Черная махина, блестя металлом, рванула с места. Эд согнулся, припал к своему другу, словно в самом пылу любовной битвы. Теплое тело чуть дрожало, реагируя на каждый жест своего повелителя. Покорно, плавно, мощно, словно прирученный тигр, он пожирал километры, набирая сумасшедшую скорость, легко обходя преграды, почти ложась на бок в крутых поворотах. Впрочем, всё было как обычно – уж я-то немало повидала таких прогулок своего подопечного.
Вот только…

Эд, как и я, не знал, почему в тот день сказочная реакция его подвела.

Ночь.
Скорость.
Мотоцикл.
Визг тормозов, короткий крик, глухой удар.

Мотоцикл занесло, отшвырнув к тротуару. Густой декоративный кустарник оказался весьма кстати, снизил скорость падения и спас незадачливого паренька. Я камнем рухнула на холодный бетон подле своего подопечного, проверяя, всё ли в порядке с ним. Эдвард встал, не сказав мне ни слова, дрожа, на четвереньки, медленно попытался подняться, упал, схватился рукой за кустарник, с трудом, но принял вертикальное положение, оглянулся.

Желтоватый хищный свет фонаря открывал мерзкую картину.
Я застыла на месте… Боже… Я и по сей день вижу…

На дороге лежал мужчина. Его тело, согнутое, изувеченное предсмертной мукой, застыло в шаге от спасительного тротуара. Шатаясь, Эд подошел к нему.

- Эдварда, позвони в больницу! – крикнула я, и голос мой эхом отозвался где-то под самым куполом неба.

Мой подопечный рассеянно глянул на меня и отвернулся. Потом он станет часто вот так отворачиваться, намеренно не слушая меня, словно отгораживаясь, и я никак не могла пробиться сквозь эту стену равнодушия и невнимания. А в тот момент я пыталась растормошить его, пока он, наконец, не отшвырнул меня в сторону.

Погибший умер не сразу. Широкая кровавая полоса показывала, как из последних сил он пытался ползти. Пытался выжить… Не смог. Упав на колени, Эдвард повернул к себе голову нечаянной жертвы. Темные удивленные глаза, залитые кровью, закушенная губа, сломанный ударом нос, кровавые обломки пальцев… Чуть старше самого Эда, небритый, помятый, одетый в камуфляжную куртку и брюки… Метрах в десяти валялся вещмешок.

Эд даже смотреть не стал, что в нем. Не думая больше ни о чем, сцепив зубы, он потащил тело по сырой дороге… Начинался дождь… «Что же, к лучшем,» - прочла я в его мыслях и содрогнулась. Я молчала. Я не говорила с ним, он – со мной. Вы можете осудить меня, сказав, что я быстро сдалась, что я покрывала своего подопечного… Воля ваша. Но попробуйте сейчас же лупить кулаками в бетонную стену и пробить в ней брешь… Удалось?

Дотянув труп до эстакады, Эдвард с натугой перекинул руки и голову за оградку, поднапрягся, приподнял безвольные ноги. Тело, ударяясь об камни, летело метров тридцать, пока не рухнуло в пенящиеся волны. Следом полетел вещмешок.

Бродяг не ищут.

Бродяга – не повод, чтобы провести остаток жизни за решеткой.

Бродяга умер.

Эдвард кое-как добрался до мотоцикла, с трудом поднял, завел. Мотор спокойно и деловито заурчал. Еще раз оглянувшись на трассу, Эд с трудом рухнул на мягкое сиденье, толкнувшись ногой, ударил рычаг передачи.

Ночь.
Скорость.
Мотоцикл.
Дождь, смывающий отвратительное воспоминание и сладковато-приторное послевкусие ночного происшествия.

Я спасла его в эту ночь, и он должен был быть удовлетворён результатом проверки. Ангел-хранитель справился с задачей.
Мы никогда не больше не возвращались к этому происшествию.

[***Орден Падших***]

Ты играешь. Всю жизнь играешь.
Ставки делаешь. Всё. До конца.
Ты играешь. С собой играешь…
Кровь чужую стирая с лица.

Ты играешь. Всю жизнь играешь.
Только как же тебе рассказать?..
Так нельзя. Ты меня понимаешь?
С чужой жизнью нельзя так играть.

Ночь и Скорость. Две леди, которые искренни и верны, молчаливы и прекрасны в равной мере, и ни одной из них нельзя было отдать в полной мере сердце – только двоим разом. Эту истину Эд осознал в тот момент, когда впервые выгнал свою хищницу-Хонду на ночную прогулку. Менялись времена и мотоциклы, но Скорость и Ночь оставались неизменными. Я повидала на своём веку немало этих зловещих, блестящих хромированными деталями тварей… Дьявольские машины, которые нередко увозят прямиком в могилу… Люди садятся на них, выжимаят на полную катушку газ и, сломя голову, торопятся на самую последнюю в своей жизни встречу со Смертью...

Черно-алая Ямаха – дамочка с гонором, норовом и дьявольским задором, покорила Эда с первого взгляда в салоне. Разговоры с родителями, ночь с богатой, глупой и влюбленной Мэдисон, в течение которой я готова была лезть на райские стены, лишь бы на секунду перестать слышать, в каком темпе бьётся сердце моего непутёвого подзащитного – и неприрученная хищница заняла место в его гараже.

И не один Эд был в восторге от новой подружки – все окружение стояло на ушах, когда красавчик примчался на рейсинг верхом на утробно урчащей махине. Самолюбие Эда плавало в ломтях сливочного сыра, упиваясь откровенно завистливыми взглядами. Взгляды, которые на самом деле не сулили ничего хорошего. Зависть - грех, и она не бывает белой, как тешат себя люди. Белая зависть – это, по сути, обыкновенная светлая радость за близкого, а зависть – она всегда черная, заражённая недоброй энергией…

Впрочем, восхищённых, с немым обожанием вздохов, ему было маловато. Он обвел глазами притихшую компанию и перехватил грустный взгляд Энди. Этого мальчишку он знал лет пять – и все пять лет отнюдь не с лучшей стороны. Энди был законченным слюнтяем. Заработанные деньги он отдавал матери, старенькую Хонду латал всеми возможными и невозможными методами – абы заставить хоть как-то тащиться в строю.

Я всегда любила этого парнишку и жалела, что он оказался в компании тупых, бездушно-наглых и известно чем накачанных молодых людей с отнюдь не молодыми душами.

Сейчас Энди был почти очарован. Он не мог отвести взгляд от оскаленной морды спортивного мотоцикла, гордо порыкивающего под моим Золотым Мальчиком Эдди. После той ночи, Эд не раз против воли возвращался мыслями к тому, что заставило его произнести жестокую и по сути своей фатальную фразу:

- Девочка по вкусу?
- Великолепна, - выдохнул Энди, кивая.

- А хотел бы такую? – в глазах загорелись злые огоньки, смешанные с переливистыми каплями полубезумного азарта.
- Эд, я пока не достиг таких высот. Вот свою старушку подлатал – тоже неплоха, - Энди указал на старую, но верную развалюху, которую, будь моя воля, я бы расщепила на атомы, как и Ямаху Эдварда.

- А если я предложу пари? – Эд говорил сознательно громко, мигом перекрыв разговоры всей тусовки и завладев вниманием самых отъявленных пофигистов.
- Точнее?

- Все просто. Видишь вон тот магазин? Крыша покатая, на нее легко можно заехать по строительным лесам. Ширина дороги – метров семь, не больше. Напротив – бардюр и склон. Ну, движение тут достаточно оживленное – и этот фактор решающий. Покажи, на что способен. Перепрыгни дорогу на своей развалюхе – Ямаха твоя.

Энди побледнел. Магазин высился у самой дороги, высота – метра четыре. Да и автобусы шныряют… Но Ямаха… Он никогда не сможет купить такой роскошный мотоцикл, и Эд не сможет отказаться от своих слов. Он обещал. При всех. Это – дело чести. Я уверена, что так парнишка и думал. Бедный, бедный мальчик… Я надеялась, что у тебя хватит ума не клюнуть на эту уловку, ведь Эдварду… ему всё равно.

Сжав губы, мальчик чуть коснулся носком земли, и легкая Хонда прошелестела по грунтовке. Сделав круг, Энди въехал на невысокий бордюр. Мотоцикл, чуть разогнавшись, шутя взлетел на полметра, уверенно став на хлипкие леса. Энди бросило в пот, когда мотоцикл покатил по дрожащей временной конструкции. Я стояла под этим трапом, моля только об одном – лишь бы выдержали… лишь бы он передумал… Но нет – парень крепко повис на крючке.

Наконец, переднее колесо коснулось бетона крыши. Я последовала за Энди под насмешливым взглядом Эдварда. Он видел мой ужас, мой, прости Отец, гнев.

С десятка два метров – ровная поверхность, потом – пологий склон, а внизу… Внизу гнали машины и автобусы, даже не подозревая о том, что совсем рядом крутит газ камикадзе, готовый ринуться вниз.
Толпа замерла. Эд с усмешкой сидел на кожаной подушке Ямахи, уверенный в том, что старенький мотоцикл ни за что не осилит такую задачу.

Энди на секунду зажмурился, прорисовывая мысленно траекторию полета, глубоко вздохнул, и мотоцикл плавно тронулся с места. Набирая скорость, искоркой пронесся вниз, взмыл над дорогой, едва не чиркнув колесами по крыше автобуса, выровнялся, послушный своему хозяину, перелетел бордюр и с грохотом опустился в песок.

То, что произошло дальше, навсегда перечеркнуло две жизни – Энди и его матери.

Дождливая погода превратила крутой склон в настоящий каток. Мотоцикл заскользил, увлекая мальчика за собой, несколько раз подскочил на камнях, протаранил тоненькую эстакаду десятью метрами ниже – и рухнул прямо на оживленную трассу. Визг тормозов могучего автопоезда перекрыл крик Энди, который в последний раз в жизни стал на ноги. Грузовик, по инерции, скользил, растирая в кашу Хонду и отшвырнув далеко в сторону незадачливого каскадера.

Скорая, полиция, опрос свидетелей…

Мы с Эдвардом вернулись домой спустя пару часов после происшествия. По пути ни один из нас не проронил ни слова, но стоило двери захлопнуться за нами, как я начала кричать. Господи, я никогда прежде так не кричала и так не плакала. А Эдвард словно не обращал на меня внимания: открыл холодильник, достал бутылку пива, завалился на диван и включил телевизор.

- Что же ты делаешь?.. – это было последнее, что я произнесла перед тем, как кинескоп телевизора взорвался, и я покинула квартиру. Мне нужно было побыть одной. Ангел-хранитель оставлял своего подопечного, чтобы побыть одному… Невесело, но факт.

Двумя днями спустя Эду перезвонила Эмма, девушка Энди. Она сухо проинформировала, что парень пришел в себя, его жизнь вне опасности, но жить будет только его верхняя часть – на ноги он не встанет.

Несколько дней Эд раздумывал, стоит ли ему ехать в больницу. В конце концов, Энди проиграл. Наконец, собравшись с духом, он вывел Ямаху из гаража и поехал туда, где его совсем не ждали. И я была вместе с ним. На что я надеялась тогда? Неужели на то, что увижу раскаяние в глазах подопечного? Нет, я знала, что ни одна капля тепла не просочится сквозь корку льда, сковавшую душу подопечного.

Войдя в палату, Эдвард увидел белое, безжизненное лицо матери Энди, хирургическую кровать, нашпигованную рычажками и подставками, и худое тело, накрытое белой простыней до талии.
- Привет… - Эд не знал, как вести себя в такой ситуации. Он неуверенно присел на стул, положив шлем на край кровати. – Знаешь, я тут подумал… Ты все-таки перепрыгнул тот участок дороги. Мы же не оговаривали то, как ты затормозишь, и… В общем, я понимаю, что мотоцикл тебе уже вроде как и не нужен, но ты можешь его продать, в конце концов, купить навороченную коляску или… - Эд замолк, увидев, что за время его монолога ни Энди, ни его мать не проронили ни звука.

Наконец, друг разомкнул запекшиеся губы и чуть слышно произнес:
- Уходи.
- Уйду. Вот, ключи, документы я привезу позже…

- Нет. Уходи. Вместе с ключами.
- Как хочешь… - Эд пожал плечами, подхватил шлем, обернувшись в двери палаты, усмехнулся. – Передумаешь – звони.

Уже через мгновение у больницы заурчал мотор, и черно-красная хищница вылетела на трассу, оставив далеко позади больницу, неприятное воспоминание и худое тело, накрытое до пояса белой простыней.

*

Ангелы не спят, а мне всё чаще хотелось забыться сном. Очевидно, по какой-то причине наши с Эдвардом жизни переплелись настолько, что его сны путали адресата. Стоило мне закрыть глаза, как я видела то лицо бродяги с дороги, то осунувшиеся черты Энди… Как наяву. А мой подопечный был спокоен, уверенный, что он не при чём. Однажды, когда мне всё же удалось вызвать его на разговор, он лишь развёл руками, произнеся:

- Значит их ангелы-хранители заботились о них хуже тебя!

И тогда я впервые задумалась о том, что, может быть… может быть моему подопечному стоило погибнуть в той аварии? Ведь тогда не было бы трагедии с Энди, да и путник, возможно, отделался бы лишь травмами, возможно, незначительными.

Я испугалась этих мыслей, злых, порочащих меня. И боюсь их по сей день, когда всё уже позади… Но тогда я действительно в серьёз думала над тем, чем Эдвард заслужил свою «рубашку»?.. Но мысли Господа неизвестны никому кроме него, а поэтому мне оставалось и дальше выполнять свой долг.

Добросовестно, как и всегда, ведь каким бы ни был мой подопечный, он был моим.

Земля уходит из-под ног.
Твоя моя земля.
Ты измотал меня, как смог,
Но всё же Ангел я.

Из сил последних бьюсь спасать
Без клятвы на крови.
Мне за плечом твоим стоять.
Захочешь – позови.

[***Орден Падших***]

Карты Эдвард узнал рано. По крайней мере, забавные цветные картинки с детства вызывали у него нездоровый интерес. Уже в школе, проявляя незаурядный ум и демонстрируя великолепную память, он без труда обыгрывал наивных одноклассников. О, сколько торжества и откровенного самодовольства было в его взгляде, когда парень в очередной раз хватал удачу за хвост и засовывал в нагрудный карман в виде хрустящих купюр, на которые затем покупал вина и сигарет. Я с дрожью в руках наблюдала за этим его увлечением, но снова ничего не могла поделать – не было опасности для его жизни, не было! А мы, Ангелы, не имеем права вмешиваться в привычный ход жизни и тем более оказывать влияние на развитие того, что громко зовётся моральным обликом подопечного. Хоть за что-то, люди, вы должны сами отвечать… Ведь вы сами создаёте из себя то, чем являетесь сейчас, а мы – спасаем вас такими, какие вы есть и какими будете.

Смертные, каждый ваш шаг, каждый поступок оставляет след на всей вашей последующей жизни. Сколько было у меня подопечных – столько раз я в этом убеждалась… Но только история с Эдвардом во всей красе показала мне, как работает данное наблюдение, и как страшно всё может обернуться однажды…

Итак, Эдвард играл. Постепенно в его жизни появилось то, что осталось с ним навсегда. Блеф. Блеф стал неотъемлемой частью существования, общения, взаимоотношений, игры.
Игра – допинг похлеще любого наркотика, легкий, хмельной, жестокий, жадный, горячий, приторно-сладкий и тягучий. Игра… Ещё одна зараза, которая прилипла к моему подопечному намертво, въелась в кровь и заставляла ту быстрее течь в венах, едва руки почувствуют приятную тяжесть хрустящей колоды карт.

Выигрывать Эд любил. И плевать, у кого и что: брелок, ящик пива, деньги… Важен факт. Он победил. Цена победы? Выражение слабаков, неспособных в полной мере оценить всю гамму чувству, испытываемую тем, кто одержал верх…

Победа.

Проигрыш? Оставьте его тупым, равнодушным идиотам, годным разве что на роль пародийной свиты. Эдвард считал себя победителем, по рождению и по призванию.

Игра.

Читая, вы наверняка удивляетесь, как Ангел может рассуждать о таких вещах, как игра? Мы ведь наверняка представляемся вам величественными белыми фигурами с диском нимба над златокудрыми головами?.. Да, есть среди нас и такие, но их редко найдёшь среди Хранителей. Мы слишком много времени находимся среди людей, приспосабливаемся к этим условиям. Рядом с Эдвардом я научилась быть жёсткой… Надеюсь, я ещё не разочаровала вас?..

В тот день в квартирке Эда собрались трое. Игроки. Молчаливые. Сильные. Спокойные и холодные, как сам покер. Вы всерьез верите, что покер – шальная игра? Тогда вы – дилетант. Покер холоден и расчетлив, как самый профессиональный киллер. Он вальяжен и спокоен, как лучший в мире антиквар, оценивая тех, кто покусился на святая святых – профессионализм в том, что именуют Игрой.
Странно, думаю, что проведя столько лет рядом с Эдвардом, за его плечами, побывав свидетельницей в не одной партии, в тот вечер я бы тоже смогла составить компанию и, кто знает, даже выиграть…
Но тогда выигрывал Эд.

Он выигрывал всегда. И в этот раз карты шли, словно масло – только успевай комбинировать да выкидывать перед глазами соперников выигрышные ряды. Смешно. Они пытались его обыграть. Усмехнувшись про себя, Эдвард довольно констатировал флеш… Ставки сделаны, господа!
Карты, карты, карты. Коньяк, пролитый бронзовым пятном на стол.

Пепельница через край.
Вода со льдом и лимоном.
Игра, игра, игра.

Я стояла у окна, глядя, как на город надвигались тяжёлые тучи. О чём я тогда думала? Не помню. Последующие события напрочь стёрли воспоминания, касающиеся меня самой…

В дверь постучали. Эд встал, не отрывая взгляда от стола и, очевидно, с трудом сообразив, что находится не в казино, подошел к двери. Я прошла за ним. Кажется, я молила о том, чтобы это не был кто-нибудь из желающих присоединиться к компании за столом.

Мой подопечный был выше меня на две головы, и мне пришлось чуть приподняться от пола, чтобы увидеть: на пороге стояла его сестра.

- Ну, и чего тебе? – Эдвард недовольно смотрел на девушку, даже не собираясь впускать ее.
- Эд, прости, если помешала, - виновато проговорила она. - Я ехала из колледжа, у машины спустило колесо. Ночь на улице, я никогда не позволяла себе падать тебе, как снег на голову, но… Я хоть и на кухне посижу… Там ливень такой – ты не представляешь.

Я любила эту девушку, и мне всегда было интересно, кто хранит это совершенно чудное существо. Да-да, не удивляйтесь, Хранители разных людей совсем не обязаны видеть друг друга…

- Пожалуйста, я не буду мешать…

Эд, словно проснувшись ото сна, чуть внимательнее взглянул на девушку. Худенькая, мокрая, как мышь, она вздрагивала в тонкой курточке, вода стекала по волосам, плечи ссутулились. Парень наконец открыл дверь, пропуская ее в квартиру.

- Мы там… эээ… мальчишник вроде как. Можешь устраиваться в спальне. Только чур – не мешать, угу? – строго спросил он, а между тем мысли его были там, у игрового стола… Казалось, джокеры вот-вот начнут отражаться в покрасневших глазах.

- Да, конечно! Я только погрею себе чай на кухне?
- Валяй!

Эд вернулся к столу, раздосадованный, что этот глупый инцидент выбил у него из мозгов напрочь все, что запомнилось из игры. Но соперники ждали, и он почти заставил себя включиться в процесс.
- Итак… Что мы имеем?

Мужчины переглянулись. Высокий плотный пуэрториканец понимающе кивнул, сгреб колоду, перетасовал, бросив коротко: «Bet»

- Bet Blind, - привычно отозвался Эд, привыкший идти на максимум. Я только вздохнула.

Игра шла своим ходом. Эд оставался при своих, даже чуть в выигрыше. За окном начинало сереть. Пуэрториканец встал, потянулся и вышел в коридор, хлопнула дверь уборной. Вошел он спустя минут десять, остановился в дверях, внимательно глядя на Эда.

- А ты не говорил, что живешь с такой конфеткой! – пробасил он, переглядываясь с остальными.
- Это сестра, - буркнул Эд, раздражённый тем, что в его доме увидели серую мышь.

- Ничего девочка, – игрок задумчиво сунул руку в карман, вытянул ключи от новенького «Порше» и прокрутил на пальце. – Рискнешь?

Я в миг сорвалась с места, подскочила к Эдварду с тем, чтобы он не думал… Нет, не соглашаться… Я ждала, что он врежет зарвавшемуся гостю, и не хотела драки, но…
Затуманенный алкоголем и усталостью мозг подопечного отреагировал позже, чем сухие губы произнесли привычное:

- Bet the Limit. Принял.

Я застыла, с ужасом глядя, как замелькали на раздаче карты. Я не могла оставить его, я не могла помочь девушке, и оставалось уповать, что её Хранитель сумеет найти выход, если вдруг…

Фортуна ушла, получив самую высокую ставку, какую только можно представить…

Он проигрывал, и чем яснее осознавал это, тем больше ошибок допускал… Как каменная стояла я за плечами Эдварда, и впервые за всё время мне захотелось схватить предмет потяжелее и размозжить им эту пустую голову, которую я охраняла…

А дальше…

Эд вышел за дверь в комнату, рванул тугой ворот рубашки. Его трясло. Ему было худо, сильно худо, и мне стоило лишь коснуться его своим крылом…

Игрок спокойно прошел мимо него в комнату – ту, где безмятежно спала пригревшаяся под одеялом Мышь…

Я кинулась к Эдварду и принялась трясти его… Он смотрел на меня, не разбирая слов… А я орала. Орала, захлёбываясь слезами. Я просила о помощи своего подопечного. Я просила его исправить то, что он наделал.

Проклятый карточный долг… Что двигало Эдвардом? Честь игрока, знающего о святости такого долга? Да о какой чести могла идти речь?!
Я замолчала. Эдвард молчал. И мы оба слышали…

Крик… Отчаянный, испуганный. Непонимающий.
Вой… Словно загнанный котенок, который пытается вырваться из пасти чудовища.
Стон. Жалкий, протяжный, как плач раненого зверя, доживающего последние секунды.

Я билась в эту чёртову дверь, но ничего не могла сделать… Тогда мне казалась, что ещё более бессильной я быть не могу…
Я кричала, но меня не слышал никто…

Эд не мог помнить, что было дальше, вырубившись на месте. Он пришел себя там же, на полу, когда было совсем светло. Перед носом валялись смятые банкноты. Встал, держась за стену, дошел до комнаты, у двери которой сидела я…

Я знала, что он увидит внутри…

Простыни – скомканные, рваные, окровавленные…
Разбитое зеркало…
Следы… капли крови до ванной.
Мокрая занавеска.
Окровавленное полотенце…
Закрытая дверь…

Он с трудом дошел до стола, взял мобильный… «Абонент недоступен»… Господи! Что же он наделал!

Девочка, Мышь, прости меня… Я не смогла… Говорят, отец каждому даёт испытание по силам… Я и по сей день молюсь, чтобы в случае с тобой он не прогадал…

[***Орден Падших***]

А дальше события развивались, как обычно любят выражаться в захватывающих историях, стремительно. Вот только в нашей истории не было ничего захватывающего…

Я как и прежде стояла позади него. Куда я могла уйти от человека. вверенного мне, к которому я, несмотря ни на что была привязана. Хотите – смейтесь надо мною или плюньте в меня, но мне до конца хотелось верить, что не всё потеряно, что этот случай навсегда изменит моего подопечного, что Мышь простит, пусть прощение заслужить нельзя: человеческое сердце уникально… Оно умеет прощать то, на что может не хватить милости даже у Отца…

Эдвард задумчиво смотрел в окно. Там, в темноте, у самого стекла трепетала крыльями большая ночная бабочка… Мертвая голова… Мертвая. Бьется, глупенькая, убивая себя, а достаточно отвернуть на считанные сантиметры в сторону – и она сможет без труда вернуться в спасительную тьму.
«Хорошо ей. Либо спасется, либо умрет, разбив хлипкое тельце о холод окна. Умрет. Почему бы и нет?»

Я встрепенулась, прочитав эти мысли, звоном и по сей день отдающиеся в моей голове…

Он подошел к окну, открыл. Бабочка впорхнула, метнулась к большому ночнику, затрепетала вокруг него, и вдруг, коснувшись раскаленной лампы, упала на пол.

Эд подошел, опустился на корточки, долго смотрел на серое существо, украшенное изображением черепа, потом поднялся, пошел в кухню. Я чувствовала, что на душе у него стало до жути легко и спокойно.

- Эдвард!

Он достал из холодильника бутылку воды, сделал несколько долгих глотков. Прошел в ванную, проверил краны, вернулся в кухню, перекрыл газ, отключил из сети микроволновку, заботливо и неожиданно щедро полил кактус на подоконнике. Подумав, подошел к входной двери и отпер массивный трех язычный замок. Потом остановился перед зеркалом, акуратно расчесал роскошные волосы, поправил выбившуюся прядь, грустно улыбнулся своему отражению. Руки поднялись вверх, неуверенно коснулись шеи, чуть сжали. Простояв так несколько минут, он глубоко вдохнул – и шагнул к двери ванной.

- Эдвард!

Аккуратно снял с крючка длинное хлопковое полотенце, натянул, хлопнул полотнищем. Подумав, аккуратно свернул конец в петлю, с трудом затянул толстую ткань в узел, пропустив сквозь него свободный конец…

«Жарко-то как, а?»

Я металась в мареве объявшего меня ужаса. Звала его по имени, кляла, умоляла… Он смотрел на меня воспалёнными глазами, и я знала, что он видит и слышит меня… Но не хочет понимать ничего…

– Эдвард! Выход есть всегда! Мы найдём её! Ты…

Осмотрев бегло потолок, стены, он остановил взгляд на дверной ручке. Аккуратно завел за нее свободный конец полотенца, поднял повыше, накрепко завязал. Еще раз осмотрел свою конструкцию, не обращая внимания на то, как я безуспешно пытаюсь ослабить узел, - отчего-то пальцы мои свободно проходили сквозь ткань, словно она была мираж! - метнулся в комнату, принес большой плед, заботливо расстелил на кафельном полу. Неуверенно натянул на голову тугую белую петлю, которую я также тщетно вырывала из его рук, еще раз вдохнул – и, резко расслабив тело, сел.

- Эдвард! – пронзительно.

Рывок моментально пережал артерии, захватив шею стальными клещами. Тело дернулось в отчаянно попытке осознания происходящего.

- Эдвард! – тяжело, изо всех сил, с пеной изо рта.

И кружила над ним, хрипя от крика. Я в раз содрала горло… Я хваталась за моего Эдварда, пытаясь поддержать его…

Мальчик уперся ногами в пол, засипел, двумя руками вцепившись в петлю. Только вот моментально опухшая шея уже не пускала на волю ткань, вбирая ее рыхлой багровой кожей. Глаза мальчишки, светлые и ясные, заблестели розоватым цветом, темнели, набираясь кровью. Хрипя, он бил ногами по кафелю, но плед только скользил по плиткам, натягивая и без того напряженное тело.

Безуспешно старалась я ухватиться за него – руки мои по-прежнему проходили сквозь его тело…

Мой собственный крик рвал мне слух, но куда страшнее был хрип Эдварда… И летели мои перья, хрустели крылья… я была как та бабочка. Вот только у меня выхода не было никакого – я была словно в стеклянной коробке… Я даже голос свой перестала слышать.

Рывки становились реже, слабее. Среди посиневших вмиг губ показался распухший синеватый язык. Полотенце покрылось кровавыми пятнышками – ногти ломались под корень в последней отчаянной попытке вернуть все на круги своя… Синеватые тени замелькали в глазах, сливаясь в единый мельтешащий фон, темнота наступала, сужая зрение, пока, наконец, не поглотила последние капельки света. Эд в последний раз в своей жизни дернулся – и затих.

И я осталась одна. Не сразу поняла, что такое капает у меня с подбородка… Кровь шла ртом…
Я стояла, глядя сверху вниз на сломанное тело… Опустилась… осторожно тронула его руку и почувствовала, какая она горячая – так уходило тепло. Я схватилась за узел… я могла касаться всего! Так какого чёрта!..

Поздно.

Я вспомнила Мышь. Тогда мне показалось, что более бессильной я быть не могу…
Жизнь преподнесла мне ещё один урок.

Я смогла спасти Эдварда от много, выхватывая его из лап смерти в самый последний момент. Сколько раз я слышала, как она злобно лязгает зубами за моими плечами, когда я уносила прочь дорогую мне душу…

Я не смогла спасти Эдварда только от себя самого…

Жизнь человека – нить на веретене. Мы латаем её там, где она рвётся. За жизнь Эдварда я набила мозоли на своих пальцах, связывая разорванные концы узелками… Эдвард, зачем же ты вырвал у меня эту нить? Ведь вместе мы бы смогли…

Зачем мне теперь веретено, если на него нечего наматывать, кроме моих воспоминаний?..

*Эпилог*

Стынут пальцы в колючем инее,
И в волосах седина.
С улыбкой сморю безжизненной
На щепки веретена.

Нитка оборвана начисто –
Не хватит снова связать…
И так узелков немерено…
Нечего больше спасть…

Некого силой вытягивать
Из пропасти снова на край.
Некому руки протягивать:
«Держись же! Ну же! Хватай!

Что ж ты сдаёшься без боя-то?!
Сердце скрепи и вперёд!»
Затем новый взлёт до падения,
Покуда удача везёт…

Теперь слышу голос, слова свои,
Что приходилось кричать,
Чтобы услышал стук пульса ты
И чтобы не смел умирать…

И хрип мой с кровавою пеною
Всё рвётся из тесной груди:
«Ну же! Борись! Что ж сдаешься ты?!
Черти тебя подери!»

Наверное, слишком земная я
Стала, возившись с тобой,
Слишком весёлой и смелою…
Слишком какой-то живой…

Но свой я обет хранителя
Честно и свято несла…
Нить твоей жизни латала я…
Но сегодня вот не смогла…

***Конец***